Есенин. Попасть в десятку

Валентина Живаева


3 октября исполняется 125 лет вечно молодому русскому поэту Сергею Есенину. Он встречает свой юбилей в прекрасной форме. Это по-прежнему один из самых популярных писателей в нашей стране за всё время ее существования. Полное собрание его сочинений в 7 томах завершено уже в 2002 году, почти 20 лет назад. Его творчеству, его жизни и смерти посвящено огромное количество книг — от научных исследований до романов. Незадолго до юбилея вышло очередное жизнеописание Есенина, созданное Захаром Прилепиным — считаным русским писателям так повезло с биографом, который сам большой писатель.

Нет читающего (да и нечитающего) человека, который не знал бы наизусть хотя бы несколько его строчек, будь то «Отговорила роща золотая», «Дай, Джим, на счастье лапу мне» или «До свиданья, друг мой, до свиданья». Есенина ценят интеллектуалы, разгадывающие рискованные метафоры его «околорелигиозных» поэм, его «Инонии», «Преображения», «Иорданской голубицы». Его «Марфа Посадница» и «Пугачев» еще долго будут необходимым чтением для всех, кто думает об извилистых путях и судьбах России.

Его стихи любят просто люди, те, для кого главное в поэзии — музыка и лёгкость; те, кто ищет в ней самые правильные слова для выражения своих чувств. Каким разным он может быть для тех, кто ощущает тонкую культурную подкладку этих по видимости простых и обманчиво бесхитростных стихов. И для тех, кто идёт к нему, чтобы отогреться под овчинной шубой этой с детства памятной задушевности. Тех, кто мог бы с восторгом повторить вслед за другим поэтом, который, кстати, Есенина недолюбливал: «Вот стихи, а всё понятно, всё на русском языке…»

При жизни вышло 32 его книги на русском языке и еще одна — в переводе на французский; известно 15 коллективных сборников с его участием плюс многочисленные публикации в периодике, в газетах, в первом советском толстом журнале «Красная новь». Он сам готовил свое собрание сочинений в 3-х томах, вышедшее уже после его смерти (и уже в 4-х). Вопреки легенде, его книги издавали и в глубоко советское время, и в 1934-м, и в 1940-м, и в 1946-м. В нашем фонде самое раннее его книжное издание относится к 1952 году: это сборник избранного, подготовленный его другом Петром Чагиным. Тираж по советским меркам, может быть, и не самый выдающийся — 75 тысяч экземпляров. Но это было только начало: тираж одного из массовых изданий поэта в 80-е годы был, например, 875 тысяч. И даже этого не хватало на всех…

«Последний поэт деревни», как никто другой он опоэтизировал и оплакал деревянную деревенскую Русь и красоту своего родного, рязанского среднерусского пейзажа. Который одновременно такой реальный, узнаваемый — и абсолютно сказочный. Он научил нас не просто ценить неброскую, как считалось до него, прелесть русской природы, но восхищаться ею, находить в ней истинную радость для глаза.

Он создал незабываемые образы женственности, неотделимой от русской природы. Но есть в его поэзии место и для восточной ускользающей красоты. И для красоты броской, гибельной, кабацкой. Это он собрал воедино, отмыл от песка и довёл до идеального блеска русскую любовную мифологию. В его поэзии и его судьбе мы найдём и жестокий романс, и усадебный роман с окнами в сад, и яркую крестьянскую новеллу с неожиданной развязкой и многое, многое другое.

Есенин — это и сожаление об упущенном счастье, и надежда на отдых и обновление среди «синих цветов Тегерана»; неисцелимые раны и пожизненная преданность. И это то самое русское, во что мы никогда не перестанем верить — когда плохой мальчик с золотым сердцем находит настоящую любовь… Это он создал язык, которым мы с тех пор так и говорим о любви. Это его словами годы и годы спустя русские будут объяснять и объясняться, оправдываться, упрекать, вспоминать, напоминать.

Еще при жизни об одном из его стихотворений было сказано: «Удивителен медный пушкинский стих Есенина». И таких пушкинских стихотворений он в последние годы написал немало — абсолютно ясных по форме и смыслу, полных смирения, прощения, прощания. Иногда кажется, что в своих пушкинских стихах он больше Пушкин, чем сам Александр Сергеевич: настолько отчётливы и доведены до какого-то логического завершения традиционные пушкинские мотивы и образы. При этом в условно фетовских стихах он больше Фет, чем сам Фет.

Как ни дерзко это прозвучит, но он, похоже, в куда большей степени «наше всё»: в хорошем и плохом, уязвимости и устойчивости, подверженности влияниям и умении выскальзывать из-под любых влияний, из любых объятий, в необыкновенной обучаемости и гибкости своего стиха. В нём как будто звучат сразу все самые любимые русские поэты прошлого и будущего: Лермонтов, Блок, Николай Рубцов, Владимир Высоцкий и Борис Рыжий…

Есенин — это наша вечная рана. Сразу после его смерти сотни людей почувствовали себя виноватыми — женщины, друзья, коллеги, просто знакомые. «Ему было плохо, а мы не помогли, не поддержали, не спасли». Это же подспудное чувство вины, наверное, вызвало тот вал версий об убийстве поэта, ни одна из которых так и не получила за эти годы весомого подтверждения. Иногда говорят, что современные врачи спасли бы Пушкина. Может быть, современные психотерапевты и попытались бы поколдовать над Есениным, но вряд ли преуспели бы. Было там что-то, чего нам не понять и с чем ему пришлось остаться наедине.

Что было у него в мыслях в его последние часы? Этого мы уже не узнаем. И его биограф Захар Прилепин не строит предположений, не выдвигает своих версий и не оскорбляет память любимого поэта домыслами. Он просто предлагает принять, что это еще одна есенинская тайна, которую нам не разгадать. Но ставя на этом точку, всем ходом и духом своего повествования Прилепин говорит, что «жить на свете стоит». Тем более что даже эту несовершенную нашу жизнь есть за что любить — и кто знал это лучше, чем Сергей Есенин в свои лучшие времена?..

Лекция полностью (с подробностями, стихами и размышлениями):