Анна Радлова
***
Страдать умеет терпеливо тело,
Телесной скорби веселится дух.
Ты подошел, но преклонить свой слух
К речам любовным я не захотела,
И раненая радость отлетела.
Тогда в пресветлых, преблагих глазах
Я увидала неба свод горящий,
Горящий столб на дремлющих водах,
И паруса на легких кораблях,
И тонкий воздух гор, едва дрожащий.
Ты все принес, и приняла я в дар
Твою любовь и солнечный пожар.
-1917-

Клара Арсенева
***
Дорогами лесными тревожный свист машины.
Но насыпь отделили плеснеющей водой.
На лестнице чердачной поставлю два кувшина
Наполненных цветами, из глины голубой.

Кричат лесные змеи, блестят перед закатом,
А в погребе распили старинное вино,
И часто заплывает туманом синеватым,
Холодным и тяжелым чердачное окно.

Лесную голубику развесила пучками
И шкур к зиме купила у финского купца...
Но кто, змееголосый, выходит вечерами
И свищет пса у двери соседнего крыльца?
-1916-

Анна Марголин
***
Я мальчиком была. Сократа
учеником, чей взор невинен.
Любившим друга и собрата,
прекраснейшего из афинян.

Я Цезарем была. Страною
и мрамором тысячелетним.
Сестра мне сделалась женою.
Я был последним.

В венке из роз я ждал рассвета
и слушал враки из столицы
Про слабака из Назарета
и про евреев небылицы.
- Предп. до 1918 –

Перевод Ольги Аникиной

Анна-Летиция Барбо
***
Опись имущества
в кабинете доктора Пристли
Вот карта мира. Здесь ни фута –
Его земли. И нет приюта.
Среди народов и племён,
Чья пыль на глобусе, имён –
От Птолемея и доныне –
Его неназванное имя.
Комплект монархов. Герб – уловка
Над раскачавшейся верёвкой,
И строгий, по ранжиру, ряд –
Святых Отцов большой парад,
Прописанный давно и верно
Над головами братьев смертных.
Вот Ювенал, цитат хранитель.
Певец пещер и нимф Овидий.
Юристы в мантиях: надел –
И, словно агнец, чист и бел.
Флаконы, пузырьки на полке –
Слать негодяям вызов колкий:
Молниеносный острый взгляд –
И стайки мелких бесенят
Влетят, сметут, как бес Лесажа,
Уют в домах соседних. Даже
То в кровлю молнию метнут,
То птиц побьют, то жён вспугнут.
Его термометр – на радость
Ему поднять поможет градус,
Будь это проповедь, процесс
Иль, может быть, одна из пьес.
Бумаги, книги – хаос редкий.
От фолианта до монетки –
Всё здесь: ответ, протест – и он
Свеж, отчеканен, огранён,
Как новенький стакан, и тоже
Ещё остыть немного должен.
Сошедший с вала влажный лист,
Где «Человек – и не гневись?»
Минувшее. Уроки. Темы.
Червём изъеденные схемы,
Ком разнородной ерунды –
И мрак. Ни тверди, ни воды.
Новорождённых книг личинки
Ждут от печатника начинки.
Другие выводком цыплят
С краями рваными стоят,
Бесформенны, как люди Кадма,
Чьи шлемы, копья многократно
Взошли над полем. Лишь потом
Явились руки со щитом
И ноги, прежде различимы,
Чем головы – не без причины:
Безмолвный гриб взрывает в срок
Его скрывавший бугорок.
Взошли – как спорные сужденья:
Все – из зубов. Росли в сраженье.
«Но что, – его я слышу глас, –
Тревожит взгляд, волнует глаз?» –
То из эфира, безымянна,
родится мысль – и канет в пламя.
- до 1825 -

Перевод Ирины Аргутиной

Марина Цветаева
***
…Я бы хотела жить с Вами
В маленьком городе,
Где вечные сумерки
И вечные колокола.
И в маленькой деревенской гостинице —
Тонкий звон
Старинных часов — как капельки времени.
И иногда, по вечерам, из какой-нибудь мансарды —
Флейта,
И сам флейтист в окне.
И большие тюльпаны на окнах.
И может быть, Вы бы даже меня не любили…
__________
Посреди комнаты — огромная изразцовая печка,
На каждом изразце — картинка:
Роза — сердце — корабль. —
А в единственном окне —
Снег, снег, снег.
Вы бы лежали — каким я Вас люблю: ленивый,
Равнодушный, беспечный.
Изредка резкий треск
Спички.
Папироса горит и гаснет,
И долго-долго дрожит на ее краю
Серым коротким столбиком — пепел.
Вам даже лень его стряхивать —
И вся папироса летит в огонь.
-10 декабря 1916-

Надежда Львова
***
Белый, белый, белый, белый,
Беспредельный белый снег…
Словно саван помертвелый —
Белый, белый, белый, белый —
Над могилой прежних нег.

Словно сглаженные складки
Ненадёванной фаты…
Мир забыл свои загадки,
Мир забылся грёзой сладкой
В ласке белой пустоты.

Ни движенья… Ни томленья…
Бледный блеск и белизна…
Всех надежд успокоенье,
Всех сомнений примиренье —
Холод блещущего сна.
-предп. до 1913-

Рабиа Балхи

Без тебя (отрывок)

Без тебя, о красавец, глаза — два ручья,
Всё лицо своё кровью окрасила я.
До ресниц меня в бурный поток погрузил.
Нет, ошиблась я, ты всю меня иссушил.
Ты, войдя в моё сердце, остался навек.
Нет, ошиблась,— не кровь ты, а лишь человек.
Ты ручьями пролил слёзы из глаз моих.
Ты хотел, чтобы косы омыла я в них.
Я, как рыба в песке, извиваюсь в огне.
Я зову, я зову,— не идёшь ты ко мне.
Во дворце здесь влюблённую так сторожат,
Чтоб внезапно затем бросить заживо в ад,
Чтоб в аду она тайну высокой любви
Начертала на стенах в огне и в крови.
Как держаться тебе? Где ты, милый, сейчас?,
А мне кровью писать этот смертный рассказ.
Есть у мира любви своё войско теперь —
Это слёзы и кровь, в бездну пламени дверь.
Я сейчас вся горю, мне себя не сдержать,
Мне то слёзы, то кровь проливать, проливать.
Я б хотела огнём свою душу поджечь,
Но в душе моей ты, не могу её сжечь...
-X век-

Перевод В. Кириллова

Евдокия Ростопчина

Нашим будущим поэтам

A quio servent vos vers de flamme et de lumiere?
A fair quelque jour reluire vos tombeaux?

M-me Anais Segalas1

Не трогайте ее,— зловещей сей цевницы2!..
Она губительна... Она вам смерть дает!..
Как семимужняя библейская вдовица3,
На избранных своих она грозу зовет!..
Не просто, не в тиши, не мирною кончиной,
Но преждевременно, противника рукой —
Поэты русские свершают жребий свой,
Не кончив песни лебединой!..

Есть где-то дерево4, на дальних островах,
За океанами, где вечным зноем пышет
Экватор пламенный, где в вековых лесах,
В растеньях, в воздухе и в бессловесных дышит
Всесильный, острый яд,— и горе пришлецу,
Когда под деревом он ищет, утомленный,
И отдых и покой! Сном смерти усыпленный,
Он близок к своему концу...

Он не отторгнется от места рокового,
Не встанет... не уйдет... ему спасенья нет!..
Убийца-дерево не выпустит живого
Из-под ветвей своих!.. Так точно, о поэт,
И слава хищная неверным упоеньем
Тебя предательски издалека манит!
Но ты не соблазнись,— беги!.. она дарит
Одним кровавым разрушеньем!

Смотри: существенный, торгующий наш век,
Столь положительный, насмешливый, холодный,
Поэзии, певцам и песням их изрек,
Зевая, приговор вражды неблагородной.
Он без внимания к рассказам и мечтам,
Он не сочувствует высоким вдохновеньям,—
Но зависть знает он... и мстит своим гоненьем
Венчанным лавром головам!..
- 22 августа 1841 -

Елена Гуро

Вдруг весеннее

Земля дышала ивами в близкое небо;
под застенчивый шум капель оттаивала она.
Было, что над ней возвысились,
может быть, и обидели ее, –
а она верила в чудеса.
Верила в свое высокое окошко:
маленькое небо меж темных ветвей,
никогда не обманула, – ни в чем не виновна,
и вот она спит и дышит…
и тепло.
-до 1912-

Поликсена Соловьева
***
Среди красот ликующей природы
Я чувствую порой,
Что близко, близко счастие трепещет
Незримо предо мной.

Когда звучат согласные напевы,
Я сердцем их ловлю,
И кажется так близко и возможно
Все то, что я люблю.

Мне чудится среди земных туманов
Заря и день иной…
Еще лишь миг и я сорву завесу —
И вечность предо мной!
- До 1897 -

Елена Гуро

Звенят кузнечики

В тонком завершении и
прозрачности полевых
метелок — небо.

Звени, звени, моя осень,
Звени, мое солнце.

Знаю я отчего сердце кончалося —
А кончина его не страшна —
Отчего печаль перегрустнулась и отошла
И печаль не печаль, — а синий цветок.

Все прощу я и так, не просите!
Приготовьте мне крест — я пойду.
Да нечего мне и прощать вам:

Все, что болит, мое родное,
Все, что болит, на земле, — мое благословенное;
Я приютил в моем сердце все земное,
И ответить хочу за все один.

Звени, звени, моя осень,
Звени, мое солнце.

И взяли журавлиного,
Длинноногого чудака,
И связав, повели, смеясь:
Ты сам теперь приюти себя!

Я ответить хочу один за все.
Звени, звени, моя осень,
Звени, звени, моя осень,
Звени, мое солнце.
-1912-

Наталья Крандиевская-Толстая
***
Так суждено преданьем, чтобы
У русской девы первый хмель
Одни лелеяли сугробы,
Румяный холод да метель.

И мне раскрылись колыбелью
Глухой Олонии снега
В краю, где сумрачною елью
Озёр синеют небеса.

Где невесёлые просторы
Лишь ветер мерит да ямщик,
Когда, косясь на волчьи норы,
Проносят кони напрямик.

Не потому ль — всем розам юга
И всем обычаям назло —
В снегах, покуда пела вьюга,
Впервые сердце расцвело!

И чем смиреннее и туже
В бутон был скручен строгий цвет,
Тем горячей румянит стужа
Его негаданный расцвет.
-Январь 1917-

Кристина Россетти

Страна снов

Где реки без солнца текут
Слезами в глубину,
Спит она зачарованным сном –
Не надо будить.
За одинокой звездой
Так издалека
Пришла она, чтоб тени найти,
Любимых теней.

Оставила рассвет,
И желтые поля
Ради глубоких сумрачных вод -
Их холоден ток.
Сквозь сон, как сквозь вуаль,
Видит: бледны небеса,
Слышит: грустит соловей,
Он одинок.

Покой, покой, совершенный покой
Лоб осветил и грудь.
На запад смотрит ее лицо,
В пурпурную страну.
Она не видит поля, холмы,
Она не слышит, как зреет зерно,
Она не знает, что тихий дождь
Трогает руку ее.

Покой, покой, навеки покой,
Берег покрытый мхом.
Покой, покой, сердца внутри,
Время пока не пройдет.
Сон, да его не разбудит боль,
Ночь, да ее на смутит рассвет,
Пока радость не превзойдет
Ее совершенный мир.
-до января 1850-

Перевод Елены Ванеян.
Перевод посвящается бабушке Гере.

Лариса Рейснер

Песня красных кровяных шариков

Мы принесли, кровеносные пчелы,
Из потаенных глубин
На розоватый простор альвеолы
Жаждущих соков рубин.

Вечно гонимый ударом предсердий,
Наш беззаботный народ
Из океана вдыхаемой тверди
Солнечный пьет кислород.

Но, как посол торопливый и стойкий,
Радости долгой лишен —
Мы убегаем на пурпурной тройке,
Алый надев капюшон.

Там, где устали работать волокна,
Наш окрыленный прыжок
Бросит, как ветер в открытые окна,
Свой исступленный ожог.
-1915 – 1916-

Леся Украинка

Impromtu

Когда цветет никотиана
И точно светит из тумана,
Как будто падшая звезда,
Вся бледная от тайной страсти,
Все вкруг становится тогда
Покорно непонятной власти.
И если вы тогда вдвоем
И возле вас сияют очи, –
Горя таинственным огнем,
Как отраженье звездной ночи,
И голос милый вам звучит,
Как будто в тишине журчит
Струя волшебного фонтана,
Бегите прочь от этих чар,
Они зажгут в душе пожар,
Когда цветет никотиана.
Когда цветет никотиана,
Все, все тогда полно обмана,
Опасна ночи тишина,
Как то затишье роковое,
Когда коварная волна
Хранит молчанье гробовое.
Вот-вот нахлынет звуков рой
И встрепенется мысль, как птица,
И вспыхнет в темноте порой
Воспоминания зарница,
Как будто неизвестный друг
Страницы развернет вам вдруг
Давно забытого романа, –
О, если дорог вам покой,
Не прикасайтесь к ним рукой,
Когда цветет никотиана.
-предп. 1899-

Яшар Незихе Бюкюлмез
***
Если ты Маджнун, разве не найдется Лейла для тебя?
Разве прекрасному бутону не найдется соловей?

Отдай же незнакомцу шербет твоих алых губ.
Если есть вино, найдется и виночерпий.

Не открою никому свою душевную боль.
О где моя бродит вечная любовь?

Ты ли, единственный лекарь болезней любви,
Найдется ли другой лекарь?

Возьми свою любовь и, ради бога, верни мое сердце!
Найдется ли иная красота для любви моей?

Если нет никого, кто сделает тебя счастливой,
Разве не найдутся мечты для тебя?
-предп. до 1917-

Перевод Лилии Газизовой

Анна Ахматова
***
Не будем пить из одного стакана
Ни воду мы, ни сладкое вино,
Не поцелуемся мы утром рано,
А ввечеру не поглядим в окно.
Ты дышишь солнцем, я дышу луною,
Но живы мы любовию одною.

Со мной всегда мой верный, нежный друг,
С тобой твоя веселая подруга.
Но мне понятен серых глаз испуг,
И ты виновник моего недуга.
Коротких мы не учащаем встреч.
Так наш покой нам суждено беречь.

Лишь голос твой поет в моих стихах,
В твоих стихах мое дыханье веет.
О, есть костер, которого не смеет
Коснуться ни забвение, ни страх.
И если б знал ты, как сейчас мне любы
Твои сухие, розовые губы!
-осень 1913-

Сара Тисдейл

Мудрость

Когда я зарекусь крыла
Ломать о каверзную высь,
Итогом станет компромисс –
Совсем не то, что я ждала
Там, за калиткой перемен…
Но жизнь мудрее обернулась:
Дала мне правду, а взамен —
Украла юность.
-до 1917-

перевод Марины Гарбер

Елисавета Кульман

Утешение

Я слышу хохот твой обидный!
Но, звуки струн моих браня,
Знай, я избрала путь, завидный,
И не догнать тебе меня!

Надменная! С тобою в землю
И память о тебе сойдет;
Меня же смерть, я свыше внемлю,
Сияньем славы обведет!

Моими песнями утешит
Страдалец свой печальный дух,
И ими ж гости будут тешить
На празднествах сердца и слух!
-182?-

Эмили Дикинсон
***
Публикация -- продажа
Сердца и Ума,
Этакой торговли лучше
Нищая сума.

А быть может, лучше даже
Прямо с чердака
В белом перейти на Небо --
Влиться в облака.

Мысль принадлежит тому лишь,
Кто ее нам дал,
И еще тому, кто после
За нее страдал.

Продавай хоть Божью милость
И торгуй Весной --
Только Духа Человека
Не унизь ценой!
-1863-

Перевод А. Гаврилова

Зинаида Гиппиус

Снег

Опять он падает, чудесно молчаливый,
Легко колеблется и опускается...
Как сердцу сладостен полет его счастливый!
Несуществующий, он вновь рождается...

Всё тот же, вновь пришел, неведомо откуда,
В нем холода соблазны, в нем забвение...
Я жду его всегда, как жду от Бога чуда,
И странное с ним знаю единение.

Пускай уйдет опять — но не страшна утрата.
Мне радостен его отход таинственный.
Я вечно буду ждать безмолвного возврата,
Тебя, о ласковый, тебя, единственный.

Он тихо падает, и медленный и властный...
Безмерно счастлив я его победою...
Из всех чудес земли тебя, о снег прекрасный,
Тебя люблю... За что люблю — не ведаю...
-1897-

Елена Гуро

Город

Пахнет кровью и позором с бойни.
Собака бесхвостая прижала осмеянный зад к столбу.
Тюрьмы правильны и спокойны.
Шляпки дамские с цветами в кружевном дымку.

Взоры со струпьями, взоры безнадежные
Умоляют камни, умоляют палача…
Сутолока, трамваи, автомобили
Не дают заглянуть в плачущие глаза.

Проходят, проходят серо-случайные,
Не меняя никогда картонный взор.
И сказало грозное и сказало тайное:
«Чей-то час приблизился и позор».

Красота, красота в вечном трепетании,
Творится любовию и творит из мечты!
Передает в каждом дыхании
Образ поруганной высоты.

Так встречайте каждого поэта глумлением!
Ударьте его бичом!
Чтоб он принял песнь свою, как жертвоприношение,
В царстве вашей власти шел с окровавленным лицом!

Чтобы в час, когда перед лающей улицей
Со щеки его заструилась кровь,
Он понял, что в мир мясников и автоматов
Он пришел исповедовать – любовь!

Чтоб любовь свою, любовь вечную,
Продавал, как блудница, под насмешки и плевки, –
А кругом бы хохотали, хохотали в упоении
Облеченные правом убийства добряки!

Чтоб когда, все свершив, уже изнемогая,
Он падал всем на смех на каменья в полпьяна, –
В глазах, под шляпой модной смеющихся не моргая,
Отразилась все та же картонная пустота!
-Март 1910-

Аннетте фон Дросте-Хюльсхофф

В траве

Когда вконец измучил землю зной,
Жара сменилась свежестью ночной,
Я прилегла в лесу на мох глубокий.
И шелестела надо мной листва,
И щеки щекотала мне трава,
И запах луга слышался далекий.

И темноте нахлынувшей вослед
Просачиваться стал неясный свет.
Он меркнул, вспыхивал и, вновь пылая,
Струился, падал сквозь проем ветвей.
И это был свет родины моей —
Тот, что недавно в комнате зажгла я.

Я различить могла средь тишины
Шуршанье листьев, тех, что с вышины,
Кружась, на землю опускаться стали.
Я столько передумала всего,
Биенье сердца слыша своего,
Уже не зная: я жива, мертва ли?

Сплетались мысли, словно кружева.
Мне годы детства вспомнились сперва.
Лицо и голос. Чей? Давно забыла.
Ну, а потом, подхваченный волной,
День нынешний предстал передо мной.
Его ко мне, как к берегу, прибило.

Но, словно бьющий из глубин родник,
Спешили мысли дальше, и возник
День будущий тотчас перед глазами.
Себя я вижу сгорбленной, больной.
И памятки родных, любимых мной,
Я разбираю поздними часами.

На их портреты буду я смотреть.
В одеждах, что успели устареть,—
Мои любимые. Я трепетно достану
Записки, письма, выцветшую прядь.
И, больше слез не в силах удержать,
Я в тишине над ними плакать стану.

И вот на кладбище увижу я себя.
Колени преклонив, молюсь, скорбя,
На сером камне имена читаю
Тех, кто всегда в моей душе храним.
И птица закричит, повеет дым.
Земля зовет, и я в нее врастаю.

Нет. Я очнусь. Вновь под ногами твердь.
И мне приснилась только эта смерть.
Пойду домой и долго буду тщиться
Понять, что значил свет в полночной мгле.
То был свет лампы на моем столе
Иль вечный свет, горящий у гробницы?
-до 1848-

Перевод И. Грицковой

София Парнок

Газэлы

Утишительница боли — твоя рука,
Белотелый цвет магнолий — твоя рука.

Зимним полднем постучалась ко мне любовь,
И держала мех соболий твоя рука.

Ах, как бабочка, на стебле руки моей
Погостила миг — не боле — твоя рука!

Но зажгла, что притушили враги и я,
И чего не побороли, твоя рука:

Всю неистовую нежность зажгла во мне,
О, царица своеволий, твоя рука!

Прямо на сердце легла мне (я не ропщу:
Сердце это не твое ли!) — твоя рука.
-1915-

Ольга Розанова
***
Пешеходы в окне
Паутины
Скук
Прядут
Чуют
Уют
В завершении дня
Высматривают мираж
    В дне
Настежь влекущих глаз.
-предп. 1916-

Марина Цветаева
***
Идешь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала – тоже!
Прохожий, остановись!

Прочти – слепоты куриной
И маков набрав букет,
Что звали меня Мариной
И сколько мне было лет.

Не думай, что здесь – могила,
Что я появлюсь, грозя…
Я слишком сама любила
Смеяться, когда нельзя!

И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились…
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!

Сорви себе стебель дикий
И ягоду ему вслед, –
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет.

Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь.
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь.

Как луч тебя освещает!
Ты весь в золотой пыли…
– И пусть тебя не смущает
Мой голос из-под земли.
-1913-

Ашуг Басти

Маки

Только окровавленная рубашка
Краснеет, как маки вдоль дороги,
Дай мне услышать моего пастуха, моего хана ,
Чтобы душа моя обрадовалась.

Моя боль превратилась в сказ,
Но душа привыкнет к страданию
Твою могилу будут навещать только
Охапки маков, охапки маков.

Куда бы ты не ушел, я пойду за тобой,
Как газель со своим жалобным стоном,
Если маки исчезнут в этих горах
Я скажу: «пора» и умру.
-предп. до 1917-

перевод Еганы Джаббаровой

Вера Инбер

Рим
На темный плющ летят цветы жасмина,
Как крылья мотыльков.
Часы текут пленительно и длинно,
На камне полустертая терцина
Поет без слов.

Я уезжаю завтра в край далекий
И не вернусь сюда.
Мой друг, когда прочтешь ты эти строки,
Преподадут мне новые уроки
Иные города.

Но знай, что сердцем, поздно или рано,
С тобой я буду вновь.
Все будет прежним: тихий ход тумана,
И древний лепет римского фонтана,
И мудрая любовь.

И ты, как прежде, пальцем заостренным
Чертя далекий круг,
Расскажешь мне в тиши о Риме сонном,
Мой нежный друг.
-1913-

Елизавета Гадмер

Кошмар

О, дайте воздуха и света!..
Чад, копоть смрадная, угар –
Ужель действительность все это,
А не кошмар?

А где же светлая свобода,
Которой жаждем мы давно?
Где воля русского народа?..
Темно, темно!

Сам сатана бы испугался,
Как ныне страшен человек!..
О, как ужасно ты начался,
Двадцатый век!

Чем ты порадовал нам взоры?
Что нам отрадное принес?
Потоки крови, трупов горы
И море слез!..

О, дайте воздуха и света!..
Чад, копоть смрадная, угар –
Ужель действительность все это,
А не кошмар?
-до 1907-

Поликсена Соловьева

Белая девочка

Ты была девочкой беленькой и маленькой,
С ножками, как папиросы.
Вплетала бантик то голубой, то аленький
В свои золотые косы.
Жила в городе все свои первые годы:
Камень и пыль, камень и грязь.
Знала одну из всех сказок родной природы:
На стекле морозную вязь.
Слушала, как мать возилась с больным братишкой,
Как, ворча, бранился отец.
Ждала, пустят ли в библиотеку за книжкой:
Такой интересный конец!
По вечерам твердила длинный символ веры
И никак не могла понять,
Зачем купец спутал все товары и меры,
И надо его проверять.
А жизнь кругом мудреную пряжу сплетала,
В небывалом рождая быль.
За летом осень, за зимою весна мелькала...
Камень и грязь, камень и пыль.
И когда тебя жизнь вдруг в бескрайность степную
Умчала из злой духоты,
Ты с криком звонким упала в траву родную,
Плача и целуя цветы.
Порой мое сердце внемлет детскому крику
И бьется жарче и нежней:
Белая девочка целует повилику
И плачет над ней.
-1923-

Эмили Дикинсон
***
Есть пустые дома в стороне от дорог,
Вид которых приятен лишь вору —
Заколочены досками,
Окна смотрят не выше ног,
Приглашая зайти
по пути на порог,
Где двое наткнутся на дверь взаперти.

Один — с отмычкой — лезет в дом,
Другой косится — все ли спит кругом.
Старый глаз новый вид
Вряд ли чем-нибудь удивит.
Как строго смотрит ряд посуды на кухне,
Но мебель не ухнет,
И стены не заговорят,
И только часы давят свой нервный тик,
Чтоб не нарушить тишь,
И не тявкнет мышь.
Переглянулись очки — календарь настороже.
Это зеркало корчит рожи,
Или спросонья мигает звезда?
Луна, не тревожа паркета,
Входит взглянуть — кто это
Влез сюда.
Здесь грабеж — где
Ложки и нож,
Чашки, кружки,
Серьги, камни,
Часы — старая брошь
Спит на подушке.
Издали день грохочет,
Вползая в окна.
Солнечный свет уже там,
Где третья смоква.
И кочет хлопочет —
«Кто это здесь?»
И эхо хохочет,
Дразня его — «Есть»!
А старая пара уходит, жмурясь на свет,
И дверь приоткрытая смотрит ей вслед.
-1861-

Перевод О. Ситник

Елизавета Шахова

К женщинам-поэтам

Я спрошу, сестра меньшая,
Первенствующих сестер:
Жизнь с поэзией мешая,
Рвется ль сердце на простор?
Пламенея вдохновенно,
Под влиянием мечты,
Не страшится ль сокровенно
Равносильной полноты
Разнородных двух влияний,
Двух стихий - и двух сияний
Над одною головой?
Сестры! Жребий роковой!
Чувства выспренней отрады -
Недоступные другим,
Заколдованные клады
Как певицы мы храним,
Но, как женщины, мы рады
Быть любимы, как хотим!
Нам чело венец лавровый
Давит, колет и теснит,
Торжествует ум суровый, -
Сердце женское грустит.
И наряд не впору новый,
И красе никто не льстит.
Как богине, слабой жрице
Воскуряют фимиам
И влекут на колеснице
К неприступным высотам,
Где - иззябнувшей певице
Не взойти по облакам.
Удивление восторга -
А ни искорки огня;
Вместо чувства - проба торга,
Свет фосфора - вместо дня...

Или быть уж пташкой вольной,
Напевая про себя,
Не голубкой недовольной,
И воркуя, и любя,
Но до времени свободной,
Верной клетки ожидать,
Чтоб певучестью природной
Господина утешать...
-1845-

Мирра Лохвицкая

В час полуденный

И был искушен Адам в час полуденный,
когда уходят ангелы
поклоняться перед престолом Божиим.
(из Апокалипсиса Моисея)

Бойтесь, бойтесь в час полуденный выйти на дорогу,
В этот час уходят ангелы поклоняться Богу.
Духи злые, нелюдимые, по земле блуждая,
Отвращают очи праведных от преддверья рая.

У окна одна сидела я, голову понуря.
С неба тяжким зноем парило. Приближалась буря.
В красной дымке солнце плавало огненной луною
Он – нежданный, он – негаданный тихо встал за мною.

Он шепнул мне: «Полдень близится, выйдем на дорогу,
В этот час уходят ангелы поклоняться Богу
В этот час мы, духи вольные, по земле блуждаем,
Потешаемся над истиной и над светлым раем.

Полосой ложится серою скучная дорога,
Но по ней чудес несказанных покажу я много».
И повел меня неведомый по дороге в поле.
Я пошла за ним, покорная сатанинской воле.

Заклубилась пыль, что облако, на большой дороге.
Тяжело людей окованных бьют о землю ноги.
Без конца змеится-тянется пленных вереница,
Все угрюмые, все зверские, все тупые лица.

Ждут их храма карфагенского мрачные чертоги,
Ждут жрецы неумолимые, лютые как боги.
Пляски жриц, их беснования, сладость их напева
И колосса раскаленного пламенное чрево.

«Хочешь быть, – шепнул неведомый, – жрицею Ваала,
Славить идола гудением арфы и кимвала,
Возжигать ему курения, смирну с киннамоном,
Услаждаться теплой кровию и предсмертным стоном?»

«Прочь, исчадья, прочь, хулители!, – я сказала строго, –
Предаюсь я милосердию всеблагого Бога».
Вмиг исчезло наваждение. Только черной тучей
Закружился вещих воронов легион летучий.

Бойтесь, бойтесь в час полуденный выйти на дорогу,
В этот час уходят ангелы поклоняться Богу,
В этот час бесовским воинствам власть дана такая,
Что трепещут души праведных у преддверья рая!
-1899 -

Эми Леви

Старый дом

Через крыльцо, вверх по немым ступеням
Здесь все без перемен, я помню, как пройти, -
Умерших здесь меня встречали тени
И здесь мечтали мы о будущем пути.

Но кто там впереди колеблется иною
Задумчивою тенью средь теней? -
Вот повернулась, - Боже! предо мною
Мое лицо тех незабвенных дней!

Я думала, что мертвенность терзаний
И дух, и сердце приучила стыть.
Но перед призраком с пытливыми глазами
Дрожу, и старой муки душит стыд.

О, отвернись! Пускай не ведает, не видит!
Как выдержит она и сможет ли понять?
Скорее вниз спустись, исчезни, не обидев,
В стране молчания оставь ее мечтать.
-до 1889-

Перевод Гали-Даны Зингер

Фанни де Богарне

Нравы французов

Все ваши вкусы несовместны,
и пустяки меняют нравы,
желаньем вашим управляя.
Вы принимаете за пламя
безделку, что искрится бледно.
Лишь новизна вас привлекает
и зажигает вплоть до бреда,
легко ничтожность соблазняет,
поскольку детство – ваш портрет.
Что вам забава, ваш хозяин.
Вас рассмешили? Ну и ладно!
Дано любить вам лишь внезапно.
К жаргону одному привыкли –
фриволен он и странен сразу,
а кабы в моде был бы разум,
то сделались бы правы вы.
-1788-

Перевод Аллы Зиневич

София Парнок

Сонет

Следила ты за играми мальчишек,
Улыбчивую куклу отклоня.
Из колыбели прямо на коня
Неистовства тебя стремил излишек.

Года прошли, властолюбивых вспышек
Своею тенью злой не затемня
В душе твоей,— как мало ей меня,
Беттина Арним и Марина Мнишек!

Гляжу на пепел и огонь кудрей,
На руки, королевских рук щедрей,—
И красок нету на моей палитре!

Ты, проходящая к своей судьбе!
Где всходит солнце, равное тебе?
Где Гёте твой и где твой Лже-Димитрий?
-9 мая 1915-

Леся Украинка

Слово

Слово мое, почему ты не стало
Твердым, как сталь боевого кинжала?
О, почему ты не яростный меч,
Головы вражьи срубающий с плеч?

Верный клинок, закаленное слово,
Я из ножон тебя вырвать готова.
В грудь ты вонзишься, да только в мою.
Вражьих сердец не пробьешь ты в бою.

Выточу, высветлю сталь о точило,
Только бы воли и силы хватило.
Будет сверкать мой клинок на стене
Всем напоказ, укоризною - мне.

Слово, оружье мое и отрада,
Вместе со мной тебе гибнуть не надо.
Пусть неизвестный собрат мой сплеча
Метким клинком поразит палача.

Лязгнет клинок, кандалы разбивая.
Гулом ответит тюрьма вековая.
Встретится эхо с бряцаньем мечей,
С громом живых, не тюремных речей.

Пусть же в наследье разящее слово
Мстители примут для битвы суровой.
Верный клинок, послужи смельчакам
Лучше, чем служишь ты слабым рукам!
-1899-

Перевод Самуила Маршака

Мирра Лохвицкая

Сумерки

С слияньем дня и мглы ночной
Бывают странные мгновенья,
Когда слетают в мир земной
Из мира тайного виденья...

Скользят в тумане темноты
Обрывки мыслей... клочья света.
И бледных образов черты,
Забытых меж нигде и где-то...

И сердце жалостью полно,
Как будто жжет его утрата
Того, что было так давно...
Что было отжито когда-то...
-1894-

Евдокия Ростопчина

МОИМ ДВУМ ПРИЯТЕЛЬНИЦАМ.

Вы видели меня во сне,
Когда меня еще не знали...
И ваши грезы обо мне
Чудес вам много рассказали...
Вы ожидали, что Коринной
Я вдохновенной вам явлюсь,
И вечной песнью, песнью длинной
Назло ушам вооружусь...
Вы думали,— своею славой
Гордится женщина-поэт,—
И горькой, гибельной отравы
В ее блестящей чаше нет?..
Вы думали, что стих мой страстный
Легко, шутя достался мне
И что не куплен он в борьбе...
Борьбе мучительной, ужасной?
Вы думали,— от жизни много
Улыбок насчитала я?..
О дети, дети!.. Слава богу,
Что вы не поняли меня!..
Не понимайте,— но любите!..
Любите, как любили вы
Меня заочно!.. А судите
Не по словам пустой молвы:
Нет,— не Коринна перед вами
С ее торжественным венцом...
А сердце, полное слезами,
Кому страданьем мир знаком!..
- Март 1848 -

Анна Ахматова
***
Настоящую нежность не спутаешь
Ни с чем, и она тиха.
Ты напрасно бережно кутаешь
Мне плечи и грудь в меха.

И напрасно слова покорные
Говоришь о первой любви,
Как я знаю эти упорные
Несытые взгляды твои!
-декабрь 1913-

Мирра Лохвицкая
***
Когда в тебе клеймят и женщину, и мать -
За миг, один лишь миг, украденный у счастья,
Безмолвствуя, храни покой бесстрастья,
Умей молчать!

И если радостей короткой будет нить
И твой кумир тебя осудит скоро
На гнет тоски, и горя, и позора,-
Умей любить!

И если на тебе избрания печать,
Но суждено тебе влачить ярмо рабыни,
Неси свой крест с величием богини,-
Умей страдать!
-1895-

Татьяна Ефименко
***
Вечер пришел в голубых и лиловых покровах.
Месяц медовый замедлил у самой земли.
Поле, как бездна, и горы вдали, как кремли.
Мне неспокойно от мыслей ночных, нездоровых.

Все, что казалось значительным, милым, своим,
Не охранит меня в час одинокой печали,
Не возвратит тех страстей, что горели вначале, —
Жизнью одной не прожить и душою двоим.

Вечером синим, грустя, подвожу я итоги.
Было так много стремлений, а скорбный итог —
Поле, как бездна, и месяц, как мертвый цветок,
Скучны все дали, и все утомили дороги.
- до 1916 -

Елена Гуро

Город

Пахнет кровью и позором с бойни.
Собака бесхвостая прижала осмеянный зад к столбу
Тюрьмы правильны и спокойны.
Шляпки дамские с цветами в кружевном дымку.

Взоры со струпьями, взоры безнадежные
Умоляют камни, умоляют палача...
Сутолка, трамваи, автомобили
Не дают заглянуть в плачущие глаза

Проходят, проходят серослучайные
Не меняя никогда картонный взор.
И сказало грозное и сказало тайное:
«Чей-то час приблизился и позор»

Красота, красота в вечном трепетании,
Творится любовию и творит из мечты.
Передает в каждом дыхании
Образ поруганной высоты.

Так встречайте каждого поэта глумлением!
Ударьте его бичом!
Чтобы он принял песнь свою, как жертвоприношение,
В царстве вашей власти шел с окровавленным лицом!

Чтобы в час, когда перед лающей улицей
Со щеки его заструилась кровь,
Он понял, что в мир мясников и автоматов
Он пришел исповедовать - любовь!

Чтоб любовь свою, любовь вечную
Продавал, как блудница, под насмешки и плевки, -
А кругом бы хохотали, хохотали в упоении
Облеченные правом убийства добряки!

Чтоб когда, все свершив, уже изнемогая,
Он падал всем на смех на каменья вполпьяна, -
В глазах, под шляпой модной смеющихся не моргая,
Отразилась все та же картонная пустота!

- Март 1910 -

Марина Цветаева
***
На крыльцо выхожу — слушаю,
На свинце ворожу — плачу.
Ночи душные,
Скушные.
Огоньки вдали, станица казачья.

Да и в полдень нехорош — пригород:
Тарахтят по мостовой дрожки,
Просит нищий грошик,
Да ребята гоняют кошку,
Да кузнечики в траве — прыгают.

В чёрной шали, с большим розаном
На груди, — как спадёт вечер,
С рыжекудрым, розовым,
Развесёлым озорем
Разлюбезные — поведу — речи.

Серебром меня не задаривай,
Крупным жемчугом материнским,
Перстеньком с мизинца.
Поценнее хочу гостинца:
Над станицей — зарева!
-23 марта 1916-

Зинаида Гиппиус

ДЬЯВОЛЕНОК

Мне повстречался дьяволенок,
Худой и щуплый — как комар.
Он телом был совсем ребенок,
Лицом же дик: остер и стар.

Шел дождь... Дрожит, темнеет тело,
Намокла всклоченная шерсть...
И я подумал: эко дело!
Ведь тоже мерзнет. Тоже персть.

Твердят: любовь, любовь! Не знаю.
Не слышно что-то. Не видал.
Вот жалость... Жалость понимаю.
И дьяволенка я поймал.

Пойдем, детеныш! Хочешь греться?
Не бойся, шерстку не ерошь.
Что тут на улице тереться?
Дам детке сахару... Пойдешь?

А он вдруг эдак сочно, зычно,
Мужским, ласкающим баском
(Признаться — даже неприлично
И жутко было это в нем) —

Пророкотал: «Что сахар? Глупо.
Я, сладкий, сахару не ем.
Давай телятинки да супа...
Уж я пойду к тебе — совсем».

Он разозлил меня бахвальством...
А я хотел еще помочь!
Да ну тебя с твоим нахальством!
И не спеша пошел я прочь.

Но он заморщился и тонко
Захрюкал... Смотрит, как больной...
Опять мне жаль... И дьяволенка
Тащу, трудясь, к себе домой.

Смотрю при лампе: дохлый, гадкий,
Не то дитя, не то старик.
И всё твердит: «Я сладкий, сладкий...»
Оставил я его. Привык.

И даже как-то с дьяволенком
Совсем сжился я наконец.
Он в полдень прыгает козленком,
Под вечер — темен, как мертвец,

То ходит гоголем-мужчиной,
То вьется бабой вкруг меня,
А если дождик — пахнет псиной
И шерстку лижет у огня.

Я прежде всем себя тревожил:
Хотел того, мечтал о том...
А с ним мой дом... не то, что ожил,
Но затянулся, как пушком.

Безрадостно-благополучно,
И нежно-сонно, и темно...
Мне с дьяволенком сладко-скучно...
Дитя, старик, — не всё ль равно?

Такой смешной он, мягкий, хлипкий,
Как разлагающийся гриб.
Такой он цепкий, сладкий, липкий,
Всё липнул, липнул — и прилип.

И оба стали мы — единый.
Уж я не с ним — я в нем, я в нем!
Я сам в ненастье пахну псиной
И шерсть лижу перед огнем...
-декабрь 1906-

Эмили Бронте
***
Мне груз земных богатств не дорог,
Любовь смешна порой.
Мечты о славе – сладкий морок,
Растаявший с зарёй.

Лишь для одной мольбы раскрою
Уста, не веря в рай:
Брось сердце, полное тобою,
И мне свободу дай.

Немного мне осталось дней,
Так пусть же я не струшу
Сквозь эту жизнь и ту, что ждет за ней,
Нести свободной душу.
- впервые опубликован в 1846 -

Мария Казецкая

Ветер

Ветер ветви нежно обнажает,
Дышит смертью в бедные стволы
Листья робки, тихи, тяжелы.
Листья силы в землю провожают.

Осень плещет ржавчину в лазурь -
Чтобы ни следа от танцев мая
Не осталось в памяти. Хромая,
Злая, посвист птиц на посвист бурь,

Зелень трав на земли мертвецов
Разменяла. Пряди пенной гривы
Ветра в поле плещутся гугниво
Завывая проповедь отцов.

В поле - то от копий смерть ничком,
Строгий шелест, ржавая погоня.
То - родные нежные ладони
Гладят лоб мой светлым лепестком.
- до 1904 -

Перевод Ольги Левской

Зинаида Гиппиус

Женское «Нету»

Где гниет седеющая ива,
где был и ныне высох ручеек,
девочка, на краю обрыва,
плачет, свивая венок.

Девочка, кто тебя обидел?
скажи мне: и я, как ты, одинок.
(Втайне я девочку ненавидел,
не понимал, зачем ей венок.)

Она испугалась, что я увидел,
прошептала странный ответ:
меня Сотворивший меня обидел,
я плачу оттого, что меня нет.

Плачу, венок мой жалкий сплетая,
и не тепел мне солнца свет.
Зачем ты подходишь ко мне, зная,
что меня не будет — и теперь нет?

Я подумал: это святая
или безумная. Спасти, спасти!
Ту, что плачет, венок сплетая,
взять, полюбить и с собой увести...

— О, зачем ты меня тревожишь?
мне твоего не дано пути.
Ты для меня ничего не можешь:
того, кого нет, — нельзя спасти.

Ты душу за меня положишь, —
а я останусь венок свой вить.
Ну скажи, что же ты можешь?
это Бог не дал мне — быть.

Не подходи к обрыву, к краю...
Хочешь убить меня, хочешь любить?
я ни смерти, ни любви не понимаю,
дай мне венок мой, плача, вить.

Зачем я плачу — тоже не знаю...
высох — но он был, ручеек...
Не подходи к страшному краю:
мое бытие — плача, вить венок.
-1907-

Вера Аренс
***
Без меня растают льдины
На озере,
Без меня расцветет в парке
Черемуха,
Без меня прорвется лазурь
Сквозь облако,
Забелеют звезды ветрениц
Под деревьями,
Без меня повеет весною
На родине,
Без меня прорастут дремавшие
Травы
И набухшие сочные распустятся
Почки.
Я уж год ушла из дому
В утро осеннее.
Без меня защебечут
Пташки малые,
Закадят в знойном воздухе
Липы медвяные,
И стрекозы с прозрачными крыльями
Синими
Станут виться над омутом
Тенистым.
Без меня откроются двери
Балконные
В красном доме высоком
И зубчатом,
Наводнит его солнце слепящее
Щедрое,
Но за веткой сирени
Протянется
Уж чужая рука, а не
Матушки.
-1916-

Мария Шкапская
***
Все помним о древнем рае
и в память Закрытых Врат
так крепко мы запираем
наш храм, наш дом и наш сад.
В плену, но наш плен нам сладок,
как чайке простор морей.
На лестнице пять площадок,
на каждую семь дверей.
За каждой дверью цепочка,
французский замок и крюк,
и дверь не отворим ночью
на самый поспешный стук.
И если приходит милый –
так долго глядим мы в щель,
что часто теряет силы
Дафнис, Тристан или Лель.
А после мы ловим тщетно
любви легкокрылый луч,
и тщетно ломаем в клетке
цепочку, и крюк, и ключ.
-1916-

Эмили Дикинсон
***
Как Звезды, падали они -
Далеки и близки -
Как Хлопья Снега в январе -
Как с Розы Лепестки -

Исчезли - полегли в Траве
Высокой без следа -
И лишь Господь их всех в лицо
Запомнил навсегда.
-1862 -

Перевод А. Гаврилова

Черубина де Габриак
***
В слепые ночи новолунья,
Глухой тревогою полна,
Завороженная колдунья,
Стою у темного окна.

Стеклом удвоенные свечи
И предо мною, и за мной,
И облик комнаты иной
Грозит возможностями встречи.

В темно-зеленых зеркалах
Обледенелых ветхих окон
Не мой, а чей-то бледный локон
Чуть отражен, и смутный страх

Мне сердце алой нитью вяжет.
Что, если дальняя гроза
В стекле мне близкий лик покажет
И отразит ее глаза?

Что, если я сейчас увижу
Углы опущенные рта
И предо мною встанет та,
Кого так сладко ненавижу?

Но окон темная вода
В своей безгласности застыла,
И с той, что душу истомила,
Не повстречаюсь никогда.
-1909-1910-

Алоиза Пашкевич

Соседям в неволе

От своих хат, от своих нив,
От всех, кто в памяти нашей жив,
Несу слезу, несу я стон,
Несу нагаек царских звон.
У нас там ночь, у нас там стук,
Мы обессилели от мук,
С нас льётся пот, и сохнут груди.
Нас мучают! Услышьте, люди!
Услышьте нас и руку дайте!
Мы не чужие. Правду знайте:
Мы и в доле, и в недоле –
С вами станем в одном поле,
С вашим братом плечом к плечу.
Не поклонимся палачу.
-1906-

Перевод Лидии Лозицкой

Леси Украинка

Романс

Не рассматривай месяц весною,
ясный месяц – надсмотрщик строгий,
ясный месяц – насмешник двурогий,
часто видел тебя он со мною.

Как словам твоим тесно внутри!..
Ты был рад их забыть? Не смотри,
не рассматривай месяц весною.

Не смотри на плакучую иву,
на узор её простоволосый.
Принесут тебе поздние слезы
изумрудной листвы переливы.

Как мы выжжены горем внутри!..
Ты был рад позабыть? Не смотри,
не смотри на плакучую иву.
-1897-

Перевод Евгении Джен Барановой

Алоиза Пашкевич

Вера белоруса (отрывок)

Верю, братцы, в нашу силу,
Верю в воли нашей жар
Чую в нас огонь — не тину,
Вижу, братцы, мы не пар.
Не из гипса мы — из камня,
Из железа мы, из стали,
Нас ковали молот, пламя,
Чтоб ещё сильней мы стали.
Братцы, мы сродни граниту,
Душа наша — динамиту,
Руки мощны, плечи круты,
Пора, братцы, порвать путы.
-1905-

Перевод Марии Мартысевич

Каролина Павлова
***
Мы странно сошлись. Средь салонного круга,
В пустом разговоре его,
Мы словно украдкой, не зная друг друга,
Свое угадали родство.

И сходство души не по чувства порыву,
Слетевшему с уст наобум,
Проведали мы, но по мысли отзыву
И проблеску внутренних дум.

Занявшись усердно общественным вздором,
Шутливое молвя словцо,
Мы вдруг любопытным, внимательным взором
Взглянули друг другу в лицо.

И каждый из нас, болтовнею и шуткой
Удачно мороча их всех,
Подслушал в другом свой заносчивый, жуткой,
Ребенка спартанского смех.

И, свидясь, в душе мы чужой отголоска
Своей не старались найти,
Весь вечер вдвоем говорили мы жестко,
Держа свою грусть взаперти.

Не зная, придется ль увидеться снова,
Нечаянно встретясь вчера,
С правдивостью странной, жестоко, сурово
Мы распрю вели до утра,

Привычные все оскорбляя понятья,
Как враг беспощадный с врагом, —
И молча друг другу, и крепко, как братья,
Пожали мы руку потом.
-1854-

Анна Бунина
Разговор между мною и женщинами (отрывок)

ЖЕНЩИНЫ

И тут ни слова нет про нас!
Вот подлинно услуга!
Так что же нам в тебе? На что ты нам?
На что училась ты стихам?
Тебе чтоб брать из своего все круга,
А ты пустилася хвалить мужчин!
Как будто бы похвал их стоит пол один!
Изменница! Сама размысли зрело,
Твое ли это дело!
Иль нет у них хвалителей своих?
Иль добродетелей в нас меньше, чем у них!

Я

Все правда, милые! вы их не ниже,
Но, ах!
Мужчины, а не вы присутствуют в судах,
При авторских венках,
И слава авторска у них в руках,
А всякий сам к себе невольно ближе {*}.
-до 1812-

Эмили Дикинсон
***
Крыса – Жилец подпольный.
Не платит квартплату.
Не признает Обязательств –
Жуликовата –

Позорит наш ум
Уловками ловкими –
Ненавистью не возьмешь
Врага с такими Уловками –
Указом пронять не вышло –
Закон для нее – что дышло.
-ок. 1876-

Перевод Яна Пробштейна

Вера Аренс

Метель

Белыми змейками вьется метель,
Белые кони кружат карусель,
Струйками снежными колет лицо.
Милая, помню, дала мне кольцо.

С прялкой злая старуха-зима, --
К белому савану будет кайма,
Снег засыпает и холод в груди.
Милая, помню, сказала: приди.

Яростно пряжей бросает в меня,
Ясного солнца не видно два дня,
Ветер поет надо мною хорал.
Милая, знаешь, твой перстень пропал.
-предп. 1915-

Елена Гуро

Звенят кузнечики

В тонком завершении и
прозрачности полевых
метелок — небо.

Звени, звени, моя осень,
Звени, мое солнце.

Знаю я отчего сердце кончалося —
А кончина его не страшна —
Отчего печаль перегрустнулась и отошла
И печаль не печаль, — а синий цветок.

Все прощу я и так, не просите!
Приготовьте мне крест — я пойду.
Да нечего мне и прощать вам:

Все, что болит, мое родное,
Все, что болит, на земле, — мое благословенное;
Я приютил в моем сердце все земное,
И ответить хочу за все один.

Звени, звени, моя осень,
Звени, мое солнце.

И взяли журавлиного,
Длинноногого чудака,
И связав, повели, смеясь:
Ты сам теперь приюти себя!

Я ответить хочу один за все.
Звени, звени, моя осень,
Звени, звени, моя осень,
Звени, мое солнце.
-1912-

Вера Меркурьева

Трамваи

Московские трамвайные билетики,
Гадания и рифмы с вами связаны,
Хотя вас нет в теории эстетики,
И ни в одной вы книге не показаны.

Билетики московские трамвайные,
Вы – разные, вы – красные и синие,
Вы пропуск на пути необычайные,
На тайные космические линии.

Трамвайные билетики московские,
Безвестного немые выполнители,
Вы маните ли к прелести бесовския,
Ведете ли вы к мирныя обители –

Я верю вам, чудес приметы явные,
Печального смешные этикетики,
Я рада вам, служители уставные,
Московские трамвайные билетики.
-10 ноября 1914-

Черубина де Габриак

Двойник

Есть на дне геральдических снов
Перерывы сверкающей ткани;
В глубине анфилад и дворцов,
На последней таинственной грани,
Повторяется сон между снов.

В нем все смутно, но с жизнию схоже…
Вижу девушки бледной лицо,—
Как мое, но иное,— и то же,
И мое на мизинце кольцо.
Это — я, и все так не похоже.

Никогда среди грязных дворов,
Среди улиц глухого квартала,
Переулков и пыльных садов —
Никогда я еще не бывала
В низких комнатах старых домов.

Но Она от томительных будней,
От слепых паутин вечеров —
Хочет только заснуть непробудней,
Чтоб уйти от неверных оков,
Горьких грез и томительных будней.

Я так знаю черты ее рук,
И, во время моих новолуний,
Обнимающий сердце испуг,
И походку крылатых вещуний,
И речей ее вкрадчивый звук.

И мое на устах ее имя,
Обо мне ее скорбь и мечты,
И с печальной каймою листы,
Что она называет своими,
Затаили мои же мечты.

И мой дух ее мукой волнуем…
Если б встретить ее наяву
И сказать ей: «Мы обе тоскуем,
Как и ты, я вне жизни живу»,—
И обжечь ей глаза поцелуем.
-1909-

Ёсано Акико
* * *
Сорви для меня на прощанье
Ветку в поле цветущей сливы:
Ведь мы ненадолго с тобой расстаемся,
Совсем ненадолго -
Не правда ль?
* * *
Неслышен мой шаг,
Я спешу за тобой,
Ночь - и месяца тонкий серп.
Как тяжела моя ноша -
Твое письмо в рукаве.
-предп. до 1917-

Перевод Ирины Мотобрывцевой

Сэй Сёнагон

То, что вызывает жуткое чувство

Зелёный омут.
Пещера в ущелье.
Забор из досок – «рыбьи плавники».
«Черный металл» - железо.
Комок земли.
Гром. Не только его имя устрашает, он сам по себе невообразимо ужасен.
Ураган.
Облако зловещего предзнаменования.
Звезда Копьё.
Внезапный ливень – «локоть вместо зонтика».
Дикое поле.
Вор – он несёт с собой множество угроз.
Колючий боярышник тоже всегда вызывает жуткое чувство.
Наваждение «живого духа».
«Гадючья земляника».
Чертов папоротник и чёртов ямс.
Терновник и колючий померанец.
Уголёк для растопки.
Страж адских ворот Усиони – демон с бычьей головой.
Якорь,
Имя его – икори – созвучно «гневу», но на вид он еще страшнее своего имени.
- IX – XII вв-

Перевод Веры Марковой

Росалия де Кастро
* * *
Не верю, что бессловесны травы, ручей и птица,
волна, что гремит на взморье, звезда, что в ночи искрится.
Зачем же на каждый шаг мой смеются они: – Чудная!
Опять со своей мечтою кочует, дорог не зная;
плутает безумной тенью, седая, кого-то молит
в нетленном цвету весеннем оставить и жизнь, и поле
под утренним ветром стынет, а луг уже белый-белый...

Луга пеленает иней… Я совсем поседела…
Блаженная безысходно, убогая, все молю я:
в нетленному цвету весеннем оставь мою жизнь былую,
в предвечную зелень с миром поля отпусти и души,
что смертным огнем пылают и никнут осенней стужей.

Не смейтесь, цветы и звезды, над бедной мечтой моею –
как я без нее любить вас, как жить без нее сумею?
- до 1885 -

Перевод Б. Дубина

Елена Гуро

Поклянитесь однажды здесь, мечтатели

Поклянитесь однажды здесь, мечтатели,
глядя на взлет,
глядя на взлет высоких елей,
на полет полет далеких кораблей,
глядя как хотят в небе островерхие,
никому не вверяя гордой чистоты,
поклянитесь мечте и вечной верности
гордое рыцарство безумия,
и быть верными своей юности
и обету высоты.
-1913-

Элизабет Баррет Браунинг

Безнадежность

Страданье настоящее бесстрастно;
Лишь те, что скорби не достигли дна,
Лишь недоучки горя — ропщут на
Свою судьбу, стеная громогласно;

Но тот, кто все утратил, безучастно
Лежит, как разоренная страна,
Чья нагота лишь господу видна
И чья печаль, как смерть сама, безгласна.

Она — как тот могильный монумент,
Поставленный, чтоб до скончанья лет
Усопший прах никто не потревожил

(Хоть все крошится — камень и цемент).
Коснись гранитных век — так влаги нет;
Когда б он мог заплакать, он бы ожил.
-предп. до 1850-

Перевод Григория Кружкова

Гертруда Стайн

Завтрак (отрывок)

Перемена, последняя перемена блюд — картошка. Это не повод злоупотреблять сыром. Какой язык может научить каждого?

Сияющий завтрак, завтрак-сияние, никаких споров, никакой практики, ничего, совсем ничего.

Неожиданный надрез меняет всю тарелку, и делает это так неожиданно.

Имитация, еще имитация, имитация приходит на смену имитациям.

Все что прилично, все что настоящее, спокойствие и повар, и, в особенности, укрытие, — всему этому нужен вопль. Что такое
обычай, обычай — в центре.

Что такое любящий язык, и перец, и рыба — больше рыбы, чем ее у нас есть, — когда необходимы слезы, много слез необходимо. Язык и лосось. Лосося нет, когда цвет — коричневый, лосось есть, когда раннее утро уже не может быть приятнее. Лосося нет, нет чайных чашек, есть только паштеты, как для больных, по сравнению с которыми яйца такие вкусные. Напиток, скорее всего, вызовет уважение к подставке для яиц и к арбузу, которого вчера съели меньше, чем сегодня. Пиво презираемо, а какао-бобы — наоборот. Кофе, только кофе, и немного супного супа — вот выбор пекаря. Белая чашка означает свадьбу. Мокрая чашка означает отпуск. Крепкая чашка значит особые правила. Единственная чашка значит основательную расстановку между выдвижным ящиком и местом, которое открыто.

Цены цены не в языке, не в обычае, не в благодарности.

Цветная потеря, почему нет отдыха. Если преследование настолько неоправданно, что ничто не торжественно, есть ли основание для убеждения?
-до 1914-

Перевод Марии Бобылевой

Каролина Павлова
***
Младых надежд и убеждений
Как много я пережила!
Как много радостных видений
Развеял ветр, покрыла мгла!
И сила дум, и буйность рвений
В груди моей ещё цела.

Ты, с ясным взглядом херувима,
Дочь неба, сердца не тревожь!
Как тень несётся радость мимо,
И лжёт надежда. Отчего ж
Так эта тень необходима?
И так всесильна эта ложь?

Увы, справляюсь я с собою;
Живу с другими наравне;
Но жизней чудною, иною
Нельзя не бредить мне во сне.
Куда деваться мне с душою!
Куда деваться с сердцем мне!..
-декабрь 1852-

Гиффат Туташ

Разговор

Не падай, дух мой, не гасни, искра в груди.
А если погаснешь – то есть еще в небе звезды, светящие надеждой,
И они уже не погаснут точно, не бойся,
Эта тьма – всего лишь туча, закрывшая звезды,
Чтобы на нас не падал их свет.
Но тучи уйдут, и звезды снова осветят твой путь,
И улыбнется луч света твоему дню.
Пусть слезы питают лицо, и это пройдет.
После дождя у тебя в груди расцветёт цветок:
Заходите, смотрите и наслаждайтесь!
Только не позволяй погаснуть своему огню,
Только не позволяй увянуть зеленому ростку смысла в груди.
-предп. до 1917-

Перевод Динары Расулевой

Тэффи

Подсолнечник

Когда оно ушло и не вернулось днем, —
Великое, жестокое светило,
Не думая о нем, я в садике своем
Подсолнечник цветущий посадила.

«Свети, свети! — сказала я ему, —
Ты солнышко мое! Твоим лучом согрета,
Вновь зацветет во мне, ушедшая во тьму,
Душа свободного и гордого поэта!»

Мы нищие — для нас ли будет день!
Мы гордые — для нас ли упованья!
И если черная над нами встала тень —
Мы смехом заглушим свои стенанья!
-до 1917-

Мирра Лохвицкая

Мой замок

Мой светлый замок так велик,
Так недоступен и высок,
Что скоро листья повилик
Ковром заткнут его порог.

И своды гулкие паук
Затянет в дым своих тенет,
Где чуждых дней залетный звук
Ответной рифмы не найдет.

Там шум фонтанов мне поет,
Как хорошо в полдневный зной,
Взметая холод вольных вод,
Дробиться радугой цветной.

Мой замок высится в такой
Недостижимой вышине,
Что крики воронов тоской
Не отравили песен мне.

Моя свобода широка,
Мой сон медлителен и тих,
И золотые облака,
Скользя, плывут у ног моих.
-1898-1900-

Лариса Рейснер

Песня красных кровяных шариков

Мы принесли, кровеносные пчелы,
Из потаенных глубин
На розоватый простор альвеолы
Жаждущих соков рубин.

Вечно гонимый ударом предсердий,
Наш беззаботный народ
Из океана вдыхаемой тверди
Солнечный пьет кислород.

Но, как посол торопливый и стойкий,
Радости долгой лишен —
Мы убегаем на пурпурной тройке,
Алый надев капюшон.

Там, где устали работать волокна,
Наш окрыленный прыжок
Бросит, как ветер в открытые окна,
Свой исступленный ожог.

-1915 – 1916-

Марина Цветаева
***
Т. В. Чурилину

Не сегодня-завтра растает снег.
Ты лежишь один под огромной шубой.
Пожалеть тебя, у тебя навек
Пересохли губы.

Тяжело ступаешь и трудно пьешь,
И торопится от тебя прохожий.
Не в таких ли пальцах садовый нож
Зажимал Рогожин?

А глаза, глаза на лице твоем —
Два обугленных прошлолетних круга!
Видно, отроком в невеселый дом
Завела подруга.

Далеко — в ночи — по асфальту — трость,
Двери настежь — в ночь — под ударом ветра...
Заходи — гряди!— нежеланный гость
В мой покой пресветлый.
-04 марта 1916-

Елена Мамина
***
Папочка, мама, навек засыпая,
Что же забыли вы дочку свою?
Вами забытая, людям чужая,
Я над могилою свежей стою.
Спите, родные, рыданий иль стонов
Нет и не будет в усталой груди.
Тихим аккордом, кладбищенским звоном
Всё оборвала судьба впереди.
Папочка, мама, у светлого Бога,
Если услышите крик сироты,
То помолитесь, пусть будет дорога
Мне покороче сюда, под кресты.
-1912-

Елена Гуро

Город

Пахнет кровью и позором с бойни.
Собака бесхвостая прижала осмеянный зад к столбу.
Тюрьмы правильны и спокойны.
Шляпки дамские с цветами в кружевном дымку.

Взоры со струпьями, взоры безнадежные
Умоляют камни, умоляют палача…
Сутолока, трамваи, автомобили
Не дают заглянуть в плачущие глаза.

Проходят, проходят серо-случайные,
Не меняя никогда картонный взор.
И сказало грозное и сказало тайное:
«Чей-то час приблизился и позор».

Красота, красота в вечном трепетании,
Творится любовию и творит из мечты!
Передает в каждом дыхании
Образ поруганной высоты.

Так встречайте каждого поэта глумлением!
Ударьте его бичом!
Чтоб он принял песнь свою, как жертвоприношение,
В царстве вашей власти шел с окровавленным лицом!

Чтобы в час, когда перед лающей улицей
Со щеки его заструилась кровь,
Он понял, что в мир мясников и автоматов
Он пришел исповедовать – любовь!

Чтоб любовь свою, любовь вечную,
Продавал, как блудница, под насмешки и плевки, –
А кругом бы хохотали, хохотали в упоении
Облеченные правом убийства добряки!

Чтоб когда, все свершив, уже изнемогая,
Он падал всем на смех на каменья в полпьяна, –
В глазах, под шляпой модной смеющихся не моргая,
Отразилась все та же картонная пустота!
-Март 1910-

Наталья Крандиевская-Толстая
***
Начало жизни было — звук.
Спираль во мгле гудела, пела,
Торжественный сужая круг,
Пока ядро не затвердело.

И стала сердцевиной твердь,
Цветущей, грубой плотью звука.
И стала музыка порукой
Того, что мы вернемся в смерть.
-1916-

Марина Цветаева
***
Под лаской плюшевого пледа
Вчерашний вызываю сон.
Что это было? - Чья победа? -
Кто побежден?

Все передумываю снова,
Всем перемучиваюсь вновь.
В том, для чего не знаю слова,
Была ль любовь?

Кто был охотник? - Кто - добыча?
Все дьявольски-наоборот!
Что понял, длительно мурлыча,
Сибирский кот?

В том поединке своеволий
Кто, в чьей руке был только мяч?
Чье сердце - Ваше ли, мое ли
Летело вскачь?

И все-таки - что ж это было?
Чего так хочется и жаль?
Так и не знаю: победила ль?
Побеждена ль?
-23 октября 1914-

Каролина Павлова

Дума

Грустно ветер веет.
Небосклон чернеет,
И луна не смеет
Выглянуть из туч;
И сижу одна я,
Мгла кругом густая,
И не утихая
Дождь шумит, как ключ.

И в душе уныло
Онемела сила,
Грудь тоска стеснила,
И сдается мне,
Будто всё напрасно,
Что мы просим страстно,
Что, мелькая ясно,
Манит нас во сне.

Будто средь волнений
Буйных поколений
Чистых побуждений
Не созреет плод;
Будто всё святое
В сердце молодое,
Как на дно морское,
Даром упадет!
-Август 1840-

Анна Волкова

Весна

Теплые воды! - ранние гуси полем летят,
Резвы овечки в стаде блеят;
Вол там тяжелый, в пастбище лежа, жвачку жует,
Конь крутогривый скачет и ржет;
Легкая серна в дебрей стремнинах липьмя висит,
Славий в нагорной чаще свистит;
Мелкая пташка, зыблясь, в окружной роще поет,
Ласточка в небе круги дает.
Майское солнце близко полудня ярко течет!
Милая Дора! - в сень будто ждет!
Мирта цветуща, роза душиста, роща вокруг -
С нею обнявшись сели на луг.
Зыблются воды! - роз благовонных в вееньи дух.
Что ж ты вздохнула, Дора, мой друг?
Ах, неприметно хрупкое листье с древа падет -
Как не увидишь осень придет! -
Поздние гуси, свив вереницы, дале летят,
Глухо, уныло ветры свистят!
Лань быстронога, вздрогнув, мелькает в крупном бору,
Дятел на древе долбит кору!
Ах, не пора ли радость любови нам поспешить
Полною мерой чувства вкусить?
Станем, о друг мой, в сенистой роще чаще гулять,
Миртой цветущей, розой дышать;
Нашей покуда солнце весною, полднем горит,
В страстных объятьях жизнь находить!
-до 1812-

Акико Ёсано

Трусость

Сказали мне, что эта дорога
Меня приведет к океану смерти,
И я с полпути повернула вспять.
С тех пор все тянутся передо мною
Кривые, глухие окольные тpопы…
-предп. 1911-

Габриэла Мистраль

Из «Сонетов смерти». Сонет первый

В стене бетонной ложе ледяное
не для тебя, и я исправлю это:
ты будешь ждать свидания со мною
среди травы, и шелеста, и света.

Я уложу тебя в иной постели,
мое дитя, продрогшее в темнице,
и станет пухом, мягче колыбели,
тебе земля, в которой сладко спится.

С пыльцою роз смешаю комья глины,
покуда лунный столп вверху дымится,
и, впредь не зная ревности и страха,

вернусь к тебе, счастливой и безвинной:
ведь как моим соперницам не биться —
моя и только эта горстка праха!
-1914-

Перевод Натальи Ванханен

Марина Цветаева
***
Я пришла к тебе черной полночью,
За последней помощью.
Я — бродяга, родства не помнящий,
Корабль тонущий.

В слободах моих — междуцарствие,
Чернецы коварствуют.
Всяк рядится в одежды царские,
Псари царствуют.

Кто земель моих не оспаривал,
Сторожей не спаивал?
Кто в ночи не варил — варева,
Не жег — зарева?

Самозванцами, псами хищными,
Я до тла расхищена.
У палат твоих, царь истинный,
Стою — нищая!
-27 апреля 1916-

Мария Шкапская

У антиквара

Читаю Горация в лавке
И стыну под легким пальто.
И стынет со мной на прилавке
На ширме пастушка Ватто.
Да сбоку смеется кольчужно
Изломанный старый доспех,
И мне торопиться не нужно
И с ними расстаться не спех.
А выйду - над Сеной бесстрастной
Ряды золотых огоньков,
И будто от жизни сейчасной
Отстала на много веков.
И те, кого встречу, - чужие,
И речь их странна и нова,
И тех, кто ушли и отжили,
Роднее и ближе слова.
И завтра с Горацием в лавке
Забудусь под легким пальто,
И будет дрожать на прилавке
На ширме пастушка Ватто.
-1916-

Эмили Дикинсон
* * *
И будто я была Глуха,
Но Слово Бытия
Из дальней Жизни мне пришло,
И ныне слышу я –

И будто лгали мне Глаза
Про каждый цвет и штрих,
Но ныне грянул Свет в зрачки
И переполнил их.

И будто не было Меня,
Где Плоть вершила путь,
Но ныне Крепкая Рука
В нее вложила Суть –

И обернувшись к Персти, Дух –
Опознанный – кивнул –
И Время – к Вечности летя
Легло на Быстрину.
-предп. 1862-1889-

Перевод Ольги Седаковой

Каролина Павлова
***
Да, много было нас, младенческих подруг;
На детском празднике сойдемся мы, бывало,
И нашей радостью гремела долго зала,
И с звонким хохотом наш расставался круг.

И мы не верили ни грусти, ни бедам,
Навстречу жизни шли толпою светлоокой;
Блистал пред нами мир роскошный и широкой,
И всё, что было в нем, принадлежало нам.

Да, много было нас, -- и где тот светлый рой? ..
О, каждая из нас узнала жизни бремя,
И небылицею то называет время,
И помнит о себе, как будто о чужой.
-Декабрь 1839-

Зинаида Гиппиус

Серое платьице

Девочка в сером платьице...

Косы как будто из ваты...
Девочка, девочка, чья ты?
Мамина... Или ничья.
Хочешь — буду твоя.

Девочка в сером платьице...

Веришь ли, девочка, ласке?
Милая, где твои глазки?

Вот они, глазки. Пустые.
У мамочки точно такие.

Девочка в сером платьице,

А чем это ты играешь?
Что от меня закрываешь?

Время ль играть мне, что ты?
Много спешной работы.

То у бусинок нить раскушу,
То первый росток подсушу,
Вырезаю из книг странички,
Ломаю крылья у птички...

Девочка в сером платьице,

Девочка с глазами пустыми,
Скажи мне, как твое имя?

А по-своему зовет меня всяк:
Хочешь эдак, а хочешь так.

Один зовет разделеньем,
А то враждою,
Зовут и сомненьем,
Или тоскою.

Иной зовет скукою,
Иной мукою...
А мама-Смерть — Разлукою,

Девочку в сером платьице...
-Январь 1913-